Том 2. Машины и волки - Страница 50

К оглавлению

50

– Вам бы, Елена Юрьевна, на курсы поехать… – сказал Нилыч.

– Очень я там кому нужна! Да и не хочу я туда ехать. Будет, ездили!.. – А вы можете идти к чертям домой со своими курсами и чистить сапоги. Очень вы нужны, тоже, – и Егорка тоже – омут!..

Впрочем. Елена скоро успокоилась, велела приходить на плотину – –

…И Нил Нилыч решил ночью пойти. К ночи он нарядился, надел галифе с кожаной задницей, взял тросточку и неспеша пошел, – сначала в деревню попить молока, потом на плотину.

На плотину Нил Нилович пришел уже затемно, стал там в ивняке. Ему показалось, что здесь кто-то уже был, были поломаны сучья, валялись листья, трава была примята. Нил Нилович стоял долго, и тогда пришел к нему Сидор Меринов, он шел поспешно и посапывая.

– Ты здеся? – спросил он.

– Чего тебе еще надо? – переспросил Нил Нилович.

– Так что вы, господин стюдент, спать ступайте, значить, – ответил строго Сидор. – Ягорушка велели вам по ночам не шататься.

– Это еще какой Ягорушка? –

– Ягор Ягорович Камынин. А еще, к примеру, Алену Юрьевну также не трогать, они сами просили, чтобы к ней не приставать… коммунских вы не трогайте, господин стюдент!.. Спать вам надоть, господин стюдент. Вот что!

И Нилыч – и Нилыч – ушел… Но пошел сначала в землянку к Ягору Ягоровичу в расчете побить ему морду, – там никого не было, дверь была отворена, землянка торчала в шерсти соломы точно ряженый на святках в вывороченной шубе. Тогда Нилыч пошел в коммуну. В коммуне было темно, только в главном доме в слуховом окне был свет, и оттуда неслось церковное пение. Нилыч собирался было уже лезть на сосну, чтобы заглянуть под крышу, – но в это время из главного подъезда вышли: впереди парой Егор Егорович и Елена, сзади кучей – Анфуса, скопец, бабы, Мериновы. Елена была во всем белом, в фате, шла невестой с опущенной головой. Нилыч караулил. Елена, Егор Егорович, Анфуса, скопец – пошли через овраг к камынинской землянке, – остальные остались, кричали речитативом:

– Совет да любовь, совет да любовь, подай каравай, подай каравай, они люди нанови, им денежки надобны!..

В землянку вошли только Елена и Ягор Ягорович, Анфуса и скопец остались наруже, поклонились земно и ушли. Нилычу показалось, что из землянки – из тишины – послышался вскрик. Нилыч пошарил по земле, нашел камень – со всего размаху пустил им в окно землянки и пошел неспеша домой…

…А там, в землянке у Камынина, где пропахло просохшей травой и потом, во мраке, на свежей траве, – за голодом, за хлебом, за страшным человеческим пригнетением и одиночеством – вот у этих двоих, у земского начальника, исцинившего все, и у девушки, приявшей в себя и земского начальника, и бабушкины «обмороки кстати» – за последними словами лжи и ненависти, чтоб коснуться ложью последней правды – там, в землянке, как в квашне тесто, вдруг, должно быть, стал набухать древний человеческий хмель – хмель всесилия одного и подчинения другого – хмель этих двух тел, ставших страшными, как страшны каменные бабы раскопок, изъеденные червями – – и стала там в землянке страшная бабища Марья, со всяческими такими страшными качествами – –

…А Нилыча обнял, обшарил по спине страшный страх, холод, – он споткнулся о корягу, прыгнул в сторону от дерева и – побежал, все быстрее и быстрее… И по мере того, как ускорялся его скач, увеличивался страх, и все громче и безумней кричал Нилыч.

На крылечке кто-то сидел. Нилыч перескочил через него, бросился в дом.

В дверь снаружи заскреблись. Дверь бесшумно отворилась, вошла нетвердой походкой Мария, в ночной рубашке, села на стул, уронила голову, помолчала. Нилычу стало не так страшно.

– Елена – дура, Егор – негодяй… Все погибло, вы – простите меня беспутную, глупую, несчастную!.. – заговорила Мария Юрьевна. – Вы простите… Пьяная я, несчастная я!., глупая я… совестно мне!..

(Выпись из «Книги Живота Моего»:

...

«В Расчисловых горах имеется коммуна „Крестьянин“. Весной три брата по фамилии Мериновы, фактические хозяева коммуны, прогнали своих жен, взяли новых. Бабы пошли без венца в коммуну. С одной из них пришла мать ее. Эта мать устроила какую-то сектантскую моленную, в коммуне возникла секта, богом избран бывший земский начальник Камынин, откуда-то появились духовные песнопения, которые все члены коммуны вызубрили наизусть. Камынин всех исповедует еженедельно, все женщины перевенчались – сначала с Камыниным, а потом со всеми членами коммуны. Камынина все зовут богом Егорушкой. Есть у них и богоматерь, состоящая в сожительстве с Камыниным, дочь бывших помещиков Елена Росчиславская») – –

Глава о ликвидациях, из повести о Рязани-Яблоке

В черновике Акта по осмотру коммуны «Крестьянин», рукою Ивана Терентьева, было написано:

...

Читальной нет, книг много, но про них не все знают. Книги нашлись в главном доме, в ящиках, пересыпанные листовым табаком, «чтобы не ели мыши», как объяснил завхоз. Книги очень ценны, много на иностранных языках. – В коммуне есть не знающие – члены ли они коммуны – слесарь и мальчик подпасок, – общих собраний не припомнят. – Крестьяне, входящие в коммуну, берут с собой и крестьянские свои наделы, избы же на поселке сдают внаймы.

Баба:

– Да што уж, родимый, погорели мы, до тла погорели, совсем обеспечили, – вот и пошли в камуню. Исть, ведь, надоть.

Другая:

– Нищая я, касатик, спаси их Хресте за кусочек хлебца старушке. Полы я за то мою и коров дою… Нешто от хорошей жисти пойдешь на этакое озорство?

50