Том 2. Машины и волки - Страница 91

– В Шампани, после недели пребывания в окопах, их роту отвели в тыл, на отдых. Их взвод расположился в сарае фермы. В те годы все европейцы – мужчины знали, что такое: окоп, с единственной, промозглой, затаенной мыслью-ощущением: – «не меня, не меня, не я – –». И все

знали, что такое – отдых в тылу, когда весь мир – мой и я – бесконечно. У германцев всех проституток мобилизовали на фронт, и солдаты на отдыхе получали от врачей ордера к проституткам. – Тогда был весенний вечер весь в золотом закате солнца, взвод играл перед сараем в футбол, Роберт Смит писал письма, ему захотелось выпить вина, и он пошел на кухню, около фермерского домика. Ферма жила так, будто никакой войны не было. В кухне мыла посуду молодая девушка, работница, с тупым веснушчатым лицом. Она улыбнулась мужчине, не умеющему говорить на родном ее языке, и принесла бутылку красного вина. Роберт Смит, совсем юный в военной форме, жестом предложил ей выпить, – она заулыбалась и принесла еще стакан. Вечером, когда уже стемнело, она прошла около сарая в виноградник и сейчас же вернулась оттуда. Поднималась луна, Роберт Смит знал, что она прикрыла ставни у кухни и одна ушла туда. Роберт Смит сделал большой круг по винограднику, уйдя из сарая в противоположную сторону от кухни, и он оказался у кухни. Он постучал. Девушка что-то спросила из-за двери. Он постучал еще раз, тогда она отперла; она стояла в ночной рубашке, из грубого полотна, почему-то очень короткой, прикрыв грудь рукою. Он хотел только попросить вина, но на пороге вдруг блеснула под луной железка скребка, – он сделал большой шаг и вошел в кухню. В кухне пахло свежим хлебом. Она, эта француженка-работница, оказалась девственницей, – когда Роберт Смит вновь отворил дверь, он заметил, что в тени у кухни жмется солдат-француз, француз сейчас же за Смитом юркнул в дверь кухни. Утром девушку нашли в кухне мертвой, ночью был дождь, и пол кухни был затоптан грязными ногами, точно здесь прошел полк. –

– Роберт Смит, – знал ли тогда он, что в мире есть старенький, – не моральный, а физический, почти механический – закон: «Мне отмщение, и Аз воздам», – что человеческий мир складывается – из человеческих единиц, только, – что есть вина разных культур, что европейской культуры, романо-германс-кой, одноженной, – вино, и вино и уксус, – однолюбность, а одна функция всегда – не может не влечь за собой другую? – Но однолюбность: есть всегда – созидание, порой горькое очень. – – Мистер Роберт

Смит много женщин познал, многих национальностей, и молодых, и старых, и целомудренных, и извращенных, пока не узнал старенькой этой истины, той, что человек самое ценное – и любовь: единственное – в этом мире. Другого же мира человеку – нет. –

– В Эдинбурге уходили мужчины на фронт. Несколько раз над тихими улочками Эдинбурга, в ночи, во мраке, летали цеппелины, тогда люди прятались по домам, а в небе ножницы прожекторов кроили темноту, и всем было нехорошо, одиноко и сиротливо. Потом открылись лазареты, и появились искалеченные на фронтах люди, жаждущие жить, и они были с большими деньгами, которых не жалели. На тихих улочках, вне центра города, где дома все, как один, появились кафе и кабаре, и кинематографы стали ломиться от посетителей, театры опустели. Появились гигантские, несуразные, беспокоящие плакаты о войне. Миссис Смит – старуха – знала, что церкви пустеют, и еще она знала – старухи в квартале шептались озабоченно и испуганно – молодые женщины стали сестрами милосердия – девушки очень охотно уплывали в море на ботах под парусом – вон в том доме, напротив, № 27, девушка ходила к акушерке на street в другом конце города, – а в этом доме видели, как на рассвете из окна выпрыгнул офицер, у офицера рука была в белой повязке, кинематографы ломились от пар. – Миссис Смит – жена Роберта – стала сестрой милосердия; старуха не знала, что раз в ночное дежурство, после обхода израненных мужчин у молодой закружилась, закружилась голова и в этот момент в комнату, в дежурку, где была она одна, вошел рыжий ирландец, замкнув дверь, как раз тот, которому она улыбнулась несколько раз вечером и которого она видела однажды во сне: молодая тогда очнулась, разобралась в ощущениях только утром, она поразилась, как все это просто и она другими, упрощенными, глазами увидела свет, мужчин, своих подруг, матерей. Над Эдинбургом летали – изредка – ночами немецкие цеппелины. – После года отсутствия, после контузии приехал муж, Роберт, – и в первую же ночь муж испугал жену, тогда еще наивную, тем, что он не мог уже удовлетвориться естественной страстью, и то, что он делал, показалось ей мерзостью; но когда муж уехал снова на фронт и у нее был любовник, на десятом свидании она захотела, чтоб любовник сделал с ней то же, что делал ее муж. – –

– Потом было все, что нужно для того, чтоб они разошлись, чтоб жена миссис Смит вновь стала миссис Чудлей. Тогда уже взорвала Европу Россия русской революцией и советская революция умирала в Венгрии. Германию карнали во имя революции и мозгового оскудения Версальского мира, мятежничала вновь и вновь Ирландия, вымирала Франция. – –

Мистер Смит понял тогда, что значит «Мне отмщение, и Аз воздам», – но случилось так, как должно случиться: мир заслонил любовь, и – как часто случается: Роберт Смит не мог примириться с любовью к ушедшей жене. Она очень скоро применилась, она уехала в Париж.

Роберт Смит знал: –

– В Великий пост в России – в сумерки, когда перезванивают великопостно колокола и хрустнут ручьи под ногами, – как в марте днем в суходолах в разбухшем суглинке, – как в июне в росные рассветы в березовой горечи, – как в белые ночи, – сердце берет кто-то в руку, сжимает, зеленеет в глазах свет, и кажется, что смотришь на солнце сквозь закрытые веки, – сердце наполнено, сердце трепещет, – и знаешь, что это есть мир, что сердце в руки взяла земля, – что ты связан с ее чистотой так же тесно, как сердце в руке, – что мир, земля, человек, кровь, целомудрие (целомудрие, как березовая горечь в июне) – одно: чистота, девушка, Лиза Калитина. – –