Странные бывают совпадения – иному все совпадения полны мистического смысла. За Домбергом, за станцией, в стройных деревцах, в домике шведского стиля, – в перлюстрационном – черном – кабинете работали двое. Письма были обыденны, труд был обыденен, оба трудившихся были русские, русский генерал и российский почтово-телеграфный чиновник. Генерал, Сергей Сергеевич Калитин, наткнулся на посылку, в бандероли была серия порнографических открыток. Генерал прочел имя адресата – князь Павел Павлович Трубецкой, – генерал убрал открытки к себе в портфель, изничтожив бандероль. Павлу Павловичу Трубецкому был кроме того денежный пакет. Ротмистру Тензигольскому глухо сообщалось из России, что должен приехать Николай Расторов. Несколько писем было Лоллию Львовичу Кронидову и от Лоллия Львовича: брат писал о том, как восторженно встречали Врангеля в Белграде; Лоллий Львович писал брату, что в России людоедство, большевики деморализованы, власти на местах нет, власть падает, всюду бунты, восстание карелов превращается в национальный крестовый поход за Россию, в Балтийском море пиратствуют советские суда из Кронштадта, Россия же, где людоедство, оказалась некиим бесконечным пустым пространством, где на снегу, чуть прикрытые лохмотьями, были люди из каменного века, волосатые, с выросшими челюстями, с пальцами на руках и ногах, как прудовые каряги, причем около одних, сидящих, кроме ржаной каши и конины, лежали – у каждого по пять наганов, по пять винтовок, по пять пулеметов и по одной пушке, – другие же люди, безмерное большинство, лежали или ползали на четвереньках, разучившись ходить, и ели друг друга. И еще Кронидов писал – в другом уже письме, – что ему выпало прекрасное счастье – полюбить, он встретил прекрасную девушку, чистую, целомудренную, милую. – –
– …В России – в Великий пост – в сумерки, когда перезванивают великопостно колокола и хрустнут после дневной ростепели ручьи под ногами – как в июне в росные рассветы, в березовой горечи, – сердце кто-то берет в руки, – сердце наполнено, – сердце трепещет, и знаешь, что это мир, что ты связан с миром, с его землей, с его чистотой, так же тесно, как сердце в руке, – и мир, земля, кровь, целомудрие (целомудрие, как березовая горечь в июне) – одно: чистота. – Это – девушка. Вот отрывки из письма о приезде Врангеля:
«Этот день был истинным праздником для Белграда. С утра начались хлопоты об освобождении от занятий в разных учреждениях, и к часу дня к вокзалу тянулись толпы народа. Российский посланник с чинами Миссии, члены Русского Совета Национального Центра, Штаб Главнокомандующего в сопровождении многочисленных генералов и офицеров, участников Крымской кампании, представители беженских организаций, русские соколы в качестве почетного караула, множество дам, – все явились на вокзал, все слились в общем сознании единства, вызываемом чувствами любви и уважения к Вождю Русской Армии П. Н. Врангелю». – После двух, после службы, генерал Сергей Сергеевич Калитин пошел домой, за город, к взморью, в дачный поселок. Короткий день сваливал уже к закату, мела метель, дорогу, шоссе в липах, заметали сугробы, обгоняли мальчишки на шведских саночках, мчащиеся с ветром, спешили к морю кататься на буйках. Дача стояла в лесу, в соснах, двухэтажная, домовитая. Под обрывом внизу было море, на льду, на буйках мчали мальчишки. У обрыва, у моря встретила дочь, – завидев, побежала навстречу бегом, ветер обдул короткую юбку, из-под вязаной шапочки выбились волосы, рожь в поле на закате щек: вся в снегу, в руках палка от лыж, девушки – девочка, как березовая горечь в июне рассвету. Семнадцатилетняя Лиза. Крикнула отцу:
– Папочка, – милый, – а я все утро – в лесу – на лыжах. – –
Море слилось с небом, горбом изо льдов бурел ледокол «Ленин». По берегу, за дачами, вокруг дач, стояли сосны, старшая дочь, Надежда, в пуховом платке, отперла парадное, запахло теплом, нафталином, шубами, к ногам подошел, ткнулся в ноги сенбернар. Свет был покоен, неспешен. В доме, в тепле не было никакой метели. Генерал по коврам прошел в кабинет, замкнул портфель в письменный стол. С сенбернаром вбежала Лиза, от резкого движения мелькнули панталоны.
– Папочка, милый, обедать мама зовет.
Генерал вышел в столовую, к высоким спинкам стульев, глава семьи.
– Слушайте, Лоллий Львович, ведь этот черт знает что. Вчера я был с визитом у министра, – сегодня об этом трезвон, как об карманном воровстве, – и мне уже отказано от дома у министра, потому что я был сегодня с визитом у русской Миссии.
– Не у русской, а большевистской.
– Ах, черт. Да нет же никакой другой России, Лоллий Львович.
– Нет, есть. Я – гражданин России, Великой, Единой, Неделимой.
– Да нет такой России, рассудите, Лоллий Львович.
– А третьего дня я был у эсеров и в русской Миссии мне намекали на это, что этого я делать не имею права. А у эсеров справлялись: не чекист ли я? Черт бы всех побрал. Дичайшая какая-то сплошная контрразведка.
И Лоллий Львович загорается как протопоп Аввакум. Он говорит, и слова его как угли.
– Да, гражданин Великой, Единой, Неделимой, – и пусть все уйдут, один останусь, – проклинаю!
– Нет, вы не правы. Вы, конечно, и большевик, и чекист, и предатель отечества. Это все одно и то же. Вы приехали с большевистским паспортом. Стало быть, вы признаете большевиков, – стало быть, вы их сообщник. Или еще хуже: вы отрицаете, что вы коммунист, вы скрываете, стало быть, вы – их тайный агент! Вы не отказываетесь от большевистского паспорта, а иметь его – позорно.